Ивашечка и ведьма
Жили-были старик со старухой: уж почти век вместе скоротали, а детей так и не нажили. Пока молодыми были, особо не кручинились, друг друга уважали, во всём помогали. А как старость пришла – воды подать некому. Плачут они, горюют, да разве ж слезами горю поможешь?
Вот пошёл как-то старик в лес за дровами. Выбрал берёзу покрепче, только топором замахнулся, как заговорило дерево человеческим голосом:
— Подожди, добрый человек, не руби меня! Дай мне ещё на травке постоять, на ясном солнышке погреться. Знаю, о чём ты тужишь, помогу я твоему горю. Срежь с меня молодую веточку, отнеси домой, да вели жене своей в чистые пелёнки её укутать, новой ленточкой обвязать, а потом в тёплую золу под печку положить. Вот увидишь, что будет!
Послушался старик берёзу, не стал её рубить, срезал молодую веточку да велел жене сделать всё так, как дерево сказало. А наутро из-под печки тоненький голосок раздался:
— Батюшка, матушка, вытащите мня отсюда!
Глянули старики под печь, а там мальчоночка лежит, в пелёночку завёрнутый. И такой он славненький, словно ягодка! Уж как муж с женой сынку обрадовались, и словами не передать. Назвали они его Ивашечкой, стали кормить-растить, уму разуму учить.
Год прошёл, другой миновал, а как исполнилось мальчоночке семь годков, стал он просить:
— Сделай мне, батюшка, пожалуйста, челночок да вёсельце. А ты, матушка, пошей мне белую рубашечку с красным пояском. Буду я по озеру плавать, вам рыбку ловить.
Только родители не соглашаются:
— Да куда ж тебе, мал ты ещё! Утонешь, не дай Бог!
— Нет, не утону, я уже большой!
И так он жалобно уговаривал, что не смогли старики сыночку своему отказать. Сделал отец ему челночок да вёсельце, а мать сшила белую рубашечку с красным пояском. Наутро надел Ивашечка обновки, сел в лодочку, стал приговаривать:
— Челночок-челночок, плыви от берега подальше! Челночок-челночок, плыви от берега подальше!
Лодочка и поплыла – далеко-далеко. К обеду пришла старуха на бережок, стала мальчоночку своего кликать:
— Ивашечка, сыночек, плыви-плыви к бережочку! Матушка твоя пришла, поесть тебе принесла. А ещё принесла попить да чистую рубашечку переменить!
Услыхал сынок материн голос, стал приговаривать:
— Челночок-челночок, плыви к берегу ближе: это матушка меня зовет!
Приплыла лодочка к берегу, старуха Ивашечку накормила, напоила, чистую рубашечку с красным пояском на него надела да опять за рыбкой отпустила. На следующий день снова Ивашечка на реку пошёл, стал приговаривать:
— Челночок-челночок, плыви от берега подальше! Челночок-челночок, плыви от берега подальше!
Лодочка и поплыла – далеко-далеко. К обеду пришёл старик на бережок, стал мальчоночку кликать:
— Ивашечка, сыночек, плыви-плыви к бережочку! Батюшка твой пришёл, поесть тебе принес. А ещё принёс попить да чистую рубашечку переменить!
Услышал сынок отцовский голос, стал приговаривать:
— Челночок-челночок, плыви к берегу ближе: это батюшка меня зовет!
Приплыла лодочка к берегу, старик Ивашечку накормил, напоил, чистую рубашечку с красным пояском на него надел да опять за рыбкой отпустил.
Услыхала ведьма, как старики сынка своего кликали, и задумала поймать Ивашечку, чтобы съесть его. Вот пришла она на берег да завыла страшным голосом:
— Ивашечка, сыночек, плыви-плыви к бережочку! Матушка твоя пришла, поесть тебе принесла. А ещё принесла попить да чистую рубашечку переменить!
А мальчоночка распознал, что это ведьмин голос, а не материн, да говорит:
— Челночок-челночок, плыви от берега подальше! Челночок-челночок, плыви от берега подальше! Это не матушка, это ведьма меня зовет!
Лодочка и уплыла – далеко-далеко. Видит ведьма, что так просто Ивашечку не обмануть, побежала к кузнецу.
—Кузнец-кузнец, – говорит, – скуй мне такой голосок, как у Ивашкиной матери, а не то я тебя съем!
Испугался кузнец, сковал злой колдунье такой же голосок, как у Ивашечкиной матушки. Прибежала ведьма на берег, спряталась в кустах да давай кликать мальчоночку точь-в-точь таким же голоском, как у его матушки:
— Ивашечка, сыночек, плыви-плыви к бережочку! Матушка твоя пришла, поесть тебе принесла. А ещё принесла попить да чистую рубашечку переменить!
Обознался мальчик, приплыл к берегу, а ведьма из кустов выскочила, схватила его, в мешок сунула да потащила к себе в избушку на курьих ножках. Как пришла домой, приказала работнице своей Алёнке:
— Истопи печь да зажарь мне Ивашку на обед! А я пока по делам отойду.
Вот истопила Алёнка печку жарко-жарко, взяла лопату, на которой хлеб в печь сажают, да говорит Ивашечке:
— Ну, ложись на лопату!
Мальчонка лёг поперёк лопаты – никак не может Алёнка его в печь засунуть. Говорит она тогда:
— Неправильно ты ложишься, глупый! Ты вдоль лопаты ляг!
Лёг Ивашечка вдоль да ногами в устье печки уперся – опять не может его Алёнка в печь засунуть.
— Эх, опять не так! – рассердилась работница.
— Да мал я еще, не знаю, как нужно! – отвечает Ивашечка. – Ты мне сама покажи!
— Хорошо, показать недолго!
Легла Алёнка вдоль лопаты, ноги вытянула, руки сложила. А Ивашечка шмыг, засунул её в печь, заслонкой закрыл, лопатой припёр. Сам из ведьминой избушки выбежал, двери запер, залез на высокую-превысокую сосну, на самую верхушку, да там затаился.
А ведьма домой воротилась, стучится, только никто ей не отворяет.
— Ишь, – думает, – ушла лентяйка без разрешения. Небось, где-нибудь теперь с подружками болтается!
Забралась ведьма в избушку через окошко, накрыла на стол, вынула жареную Алёнку из печи да давай есть. Как наелась, вышла на лужок, стала на травке валяться да приговаривать:
— Покатаюсь-поваляюсь, Ивашкиного мясца поевши!
А мальчонка с дерева отвечает:
— Покатайся-поваляйся, Алёнкиного мясца поевши!
— Что-то чудится, будто меня кто-то переговаривает, – думает ведьма.
Огляделась по сторонам, никого не заметила и опять давай на травке валяться, приговаривать:
— Покатаюсь-поваляюсь, Ивашкиного мясца поевши!
А мальчонка с дерева опять:
— Покатайся-поваляйся, Алёнкиного мясца поевши!
Притихла ведьма, прислушалась, по сторонам огляделась – никого. Потом подняла голову вверх и увидела, что Ивашечка на сосне сидит, над ней насмехается. Взвыла тогда злая колдунья от злости, заскрипела зубами да бросилась то дерево грызть. Грызла-грызла – все зубы себе выломала. Побежала она к кузнецу:
— Кузнец-кузнец! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!
Испугался кузнец, выполнил приказ. Прибежала ведьма к дереву, впилась в него железными зубами. Зашаталась сосна, затрещала. Сидит, Ивашечка ни жив, ни мёртв, вдруг видит: летит стая гусей. Взмолился он, стал птиц упрашивать:
— Гуси мои, лебёдушки! Возьмите меня к себе крылышки! Отнесите к отцу, к матери! Родители мои вас отблагодарят: накормят, напоят, на ночлег пустят!
— Га-га-га! – отвечают гуси. – За нами ещё одна стая птиц летит, пусть они тебя возьмут!
А ведьма дерево грызет, не унимается, только щепки летят, сосна уж трещит, шатается. Летит другая стая гусей. Опять стал Ивашечка умолять:
— Гуси мои, лебёдушки! Возьмите меня к себе крылышки! Отнесите к отцу, к матери! Родители мои вас отблагодарят: накормят, напоят, на ночлег пустят!
— Га-га-га! – отвечают гуси. – За нами гусёнок отставший летит, пусть он тебя возьмет!
Смотрит Ивашечка в небо, но гусёнка всё нет да нет. А дерево уж почти совсем перегрызено, вот-вот повалится. Остановилась ведьма передохнуть, глядит на мальчонку, облизывается. Наконец, показался гусёнок отставший, еле-еле крылышками машет. Взмолился мальчоночка:
— Ой ты, гусёнок мой, лебедёнок! Возьми меня к себе на крылышки! Отнеси к отцу, к матери! Родители мои тебя досыта накормят, холодной водицей напоят, подлечат!
Пожалел гусёнок Ивашечку, подхватил его на крылья да понёс к родителям. Прилетел в деревню, опустился на крышу родительского дома. А старуха в это время блинов напекла. Сидят они вместе с мужем, сынка своего поминают.
— Это тебе, старик, блин, а это мне! Это тебе, а это мне, это тебе, а это мне, – приговаривает старуха.
Вдруг откуда-то сверху голосок тоненький раздался:
— А мне?
Прислушалась старуха – тишина. Снова стала она приговаривать:
— Это тебе, старик, блин, а это мне! Это тебе, а это мне, это тебе, а это мне.
Вдруг опять ей голосок тоненький слышится:
— А мне?
— Посмотри-ка, старый, кто это там, на крыше попискивает? – говорит жена мужу.
Вышел старик во двор, глядь, а на крыше Ивашечка сидит – живой да невредимый. Уж так обрадовались ему отец с матерью, что и словами передать нельзя. Стали они опять втроём жить-поживать да добра наживать. А гусёнка слабенького подлечили, отпоили, откормили, а как окреп – на волю пустили. С той поры стал он широко крыльями махать, впереди стаи летать. И теперь живёт-поживает, Ивашечку да родителей его добром вспоминает.
